В такие моменты эгоистичные желания, лживые мечты, которыми, за неимением ничего иного, приходилось упиваться, тают без следа… они исчезают, не оставляя после себя ничего, кроме неприятного осадка, крепко оседающего в атмосфере, между вами. Крайне угнетающее ощущение, пускай и возникающее редко, но даже этого всегда оказывается достаточно для мучительно_идеальной памяти, не позволяющей забыть каждые подобные моменты, идентичные в своем роде, и то, что он сам делает ей. То, за что мучают и однозначно будут мучить угрызения совести или то, что от нее осталось.

   Не сложно догадаться, что произойдет дальше; это всегда так же похоже друг на друга, повторяется... повторяются попытки Джейн достучаться, что ли, до души, состояния, мыслей и, наверное, эмоций. Попытки тщетные, не совсем бесполезные, но тщетные. Криос никогда не расскажет ей то, о чем она так просит, обвивая руками грудь и прижимаясь щекой к плечу. Никогда не расскажет больше того, что уже было сказано еще в их мире, во время разговора в больнице, или случайно услышано на Нормандии, в медблоке, не в то время. Никогда.

   — Мы не будем об этом разговаривать, — Криос говорит тихо, но достаточно вкрадчиво и, даже кажется, что слишком жестко, не позволяя оспаривать это решение. Возможно, так и правильнее. Негласное правило становится гласным.
Но дело здесь заключалось не в, как она считала и много раз об этом говорила, доверии. Доверие являлось сложным, многоступенчатым процессом и Тейн доверял и доверялся ей, насколько это только было возможно человеку его профессии — присутствовала и вера в то, что Джейн говорила или временами даже сразу делала, не размениваясь на объяснения и такая важная способность не думать, о чём временами женщина так же умалчивала. Такова была максимально высокая ступень доверия в его понимании, о которой Криос даже не имел права аналогично требовать от Шепард. Но дело было не в этом.

   Здесь присутствовала иная, более глубокая, серьезная причина, перекрывающие все другие, в один голос твердившие о том, что стоит рассказать. Слишком жестоко вывалить все, о чем приходилось чаще, чем нужно, думать ему самому. Слишком жестоко забирать надежду, которая, несомненно, еще жива в спасительнице галактики, сказав, что однажды у нее не останется ничего, кроме прохладного отпечатка на подушке, пустоты в сердце и такого длинного списка сожалений, что в него можно будет завернуться, как в одеяло, сшитое из множества разных лоскутков.

   — Все в порядке. — Не стоило даже и разворачиваться в пол оборота, чтобы увидеть, как изменилась Джейн даже в лице, с того простого, живого выражения, которое Криос так любил, на болезненное, потерянное, что Шепард поспешила заслонить левой рукой. Неудачливо, поскольку Тейн не позволил ей это сделать, мягко перехватывая руку за запястье и останавливая на полпути. — Не думай об этом. Пожалуйста.
А сейчас она ведь снова боялась. Удивительно, да, такой человек как она, и чего то боялась, и Тейну было мучительно больно смотреть за этим. Больно, но он не винил ее. Ни в коем случае не винил и уж тем более никогда не пристыживал. Она больше любого другого имела право на это.

   Но снова Тейна хватило ровно на несколько невыносимых мгновений, завершившихся уже приевшимся почти капитуляцией_побегом на небольшой прилегающий к спальне балкончик, где первым делом Криос сделал глубокий вздох, пользуясь возможностью надышаться прохладным и освеженным, после недавно прошедшегося дождя, воздухом без затруднений.
И, все же, ситуация, в которой они сейчас находились, определенно была лучше многочисленных других ее вариаций. Жизнь в фантомном незнании, которой они проводили каждый доступный день и ночь, действительно наслаждаясь ей, а не отсчитывая даже минуты до неизбежного, однозначно являлась терпимой и значительно более легкой.
Но вот от осознания этого сожалений, хорошо знакомых, в которых легко можно было увязнуть, отравляющих душу, меньше никогда не становилось. Сама эта жизнь, которой Тейн во многом терзал Шепард, и являлась огромным сожалением, главной причиной, по которой изначально возвращение на Нормандию казалось ужасающей мыслью. Но он поддался, позволил себя уговорить, поступил слишком эгоистично, желая дольше остаться рядом с Шепард, и теперь расплачивался за это. Плата есть у всего.

   Пора заканчивать с этим. С такими слишком тяжелыми мыслями, однозначно не подходящими ко времени и вообще всем тем планам, намеченным на весь один этот день. Отбросить их сразу никогда не получается, но оттеснить другими выходит даже очень неплохо. Еще несколько глубоких глотков этого воздуха, такого свежего и терпкого и Криос возвращается в спальню, к Шепард, уже, кто бы мог сомневаться, собранной, но отчетливо не совсем довольной. Предстоит исправить это его личное, чертово допущение, самыми обычными людскими «обрядами», ставшими за последний месяц проживания в этом новом_старом мире уже привычными вещами.

   — Я буду ждать тебя на кухне. В зависимости от того, как долго ты будешь собираться, — притворно_безразлично, словно между делом, забирая наручные часы со столика, было брошено Тейном. — с завтраком или уже без него. — и в такой момент, надев часы на запястье, правильнее всего было как раз в ускоренном темпе ретироваться в сторону кухни, где ожидала война с ужасно примитивной кофемашинкой, пока вернувшаяся бравая коммандер не успела ответить на это чем-нибудь не особо тяжелым, но весомым, вроде подушки.

Отредактировано Thane Krios (2014-02-03 23:31:10)